Раскисшее хлебным мякишем небо
роняет
куски и капли размокшей плоти
упав на город
стекают в реку
это не видимо
ни собаке ни человеку
но видно ангелам
на приколе
один на столпе
двести лет
рукой
другой на шпице
крылом
задевая ветер
стоят и морщатся
не понимая песен
что поют иногда на плацу
вместо лейб-гвардейцев
буйные толпы и дети
- Кто они все?
- Мне отсюда не видно?
- Что они празднуют?
- Разве не очевидно?..
На мосту ругаясь литературно
студент ловит рвущийся из руки
зонт
Под мостом проплывает баркас груженый
финским туристом голосом
в нос
экскурсовод-стюардесса
объявляет дворец.
"Это конец!" - думает студиозус
и отпускает зонт.
- Они больше не ждут,
остались одни,
кто мы для них?
два хилых атланта
не способных сдержать
опустевшее небо
свинцово тяжелое небо
подарок
рассеянного синоптика
сиротам всем
захлопнувшим ставни
опустевшего душевместилища...
С острова-крепости тяжело
поднимается в небо
разжиревшею бабочкой вертолет
начиная почетный облет
питерских крыш
где ни Карлсон
ни малыш
не живет
и не жил,
ошибшись империей
и столицей.
- ..мокрый город уже не вмещает
всех призраков
кладбища переполнены
кадаварами
без права, без веры, без ожидания
то ли Суда
то ли же Воскресения,
что же ждать нам
от них
нетерпения кроме
и пения
под дождем
на плацу?
На Лебяжьей
на спуске к воде
новый Герман
закутавши голое тело
в бывший халат
ловит жирную зеленоглавую питцу
Лизавета на стреме
вверху
насвистывает
тревожное болеро
слишком близко тот
тощий мент,
сторожащий дорогу к дворцу.
- .. не станем же ждать прободенья
небес!
и
нисхожденья
мне со шпица
тебе - со столпа
на камни брусчатки ступив
на Певческом
на Певческом
на мосту
я достану трубу
а ты заведешь
наш любимый мотив
псалом
"Джаз последней минуты души"
глядишь, и научим их петь!
Ну,
Ну,
что скажешь, брат Микаэль?
- Что ж я скажу Гавриэль?
Амэн!
Амэн!
